Неосязаемый полет детства, как оторвавшаяся от шапочки одуванчика пушинка. Летит, невесомо расправив свои тоненькие лучики. Не осознавая себя саму в бескрайнем по ее масштабам пространстве. Во всем своем парении отдаваясь воле ветра. Но со временем приходит некая тяжесть осознания своего бытия. Пушинка все ниже в своем полете соскальзывает к земле. Вот уже и касается ее, неожиданно осознавая потерю сразу половины бесконечности. Касания земли все чаще, все ощутимее. А лучики все жестче, все хрупче. Вот наша пушинка уже не летит, а катится по земле маленьким игольчатым шариком, то подскакивая на неожиданных препятствиях, то проваливаясь на уже обломанные лучики. С каждым днем таких потерь все больше. Давно прошло огорчение первых лишений. И лишь добавляется количество привычных компенсаций несовершенства. Бывшая пушинка угловато переваливается через обломанный лучик, дальше два уцелевших, потом немного вбок – на болезненно покалывающий обломок, а дальше снова несколько целых… Траектория качения все сложнее, все угловатее. Падая сразу на несколько обломков, приходится подолгу ждать сильного порыва ветра, способного опрокинуть эту устойчивую конструкцию. Каждый раз, находясь в таком положении, уставшее сознание ловит себя на мысли – а, может, это всё, и ветру больше не удастся еще хотя бы раз опрокинуть этот ущербный и угловатый обломок былого совершенства.
Потом остатки лучиков постепенно погружаются в наносимый ветром песок. Поверхность его поднимается все выше, поглощая колючий ершик сознания и отбирая последнюю надежду на движение. Гладкая поверхность песка скрывает последний кончик последнего луча, навсегда погребая под собой все радости и горести еще одного сознания, еще одного жизненного пути.